Память
Можно, конечно, ждать информационного повода – день начала Великой Отечественной войны, очередной юбилей Победы… Но мы решили не ждать. И публикуем сегодня присланные в редакцию заметки Валентины Федоровны Костюковой (которую многие знают по работе в Совете директоров города): чтобы знали, чтобы помнили…
22 июня – черная дата! Война одна на всех, но у каждого она своя. Не так давно появилось у нас понятие — «дети войны». Так вот у них война тоже была своя. Я из этих «детей войны», и ее начало, и все дни, месяцы, годы, день Победы помню очень хорошо.
… Тот день был воскресный, летний, спокойный, наполненный солнцем, теплом, радостью, счастьем.
На реке Белой в моем родном Майкопе уже с утра в воздухе стоял гомон купающихся, смех детей, песни взрослых. До войны майкопчане любили отдыхать на реке. В то безмятежное утро еще мало кто знал, что «22 июня ровно в 4 часа Киев бомбили, нам объявили, что началась война». Это слова из песни, которая была написана позже. Я уже перешла в 3-й класс и готовилась стать пионеркой. Хотя я единственный ребенок в семье, но была общественным человеком. Сознательно жизнь начала в детском саду. О довоенных детях на всех уровнях заботились искренне, с душой. Ни один ребенок в детском садике не был лишен заботы воспитателей, нянечек, а в школе – искреннего внимания классного руководителя да и всех учителей. Для детей были открыты Дворцы пионеров с многочисленными кружками и студиями, пионерские лагеря, детей вывозили на море. Нас растили здоровыми не только телом, но и духом, настоящими патриотами, любящими свою Родину. Наверное, поэтому во время войны так много детей и подростков активно в ней участвовали и многие из них стали героями своей страны.
Мое взросление, как и многих моих сверстников, с началом войны пришло быстро. В первый же день мой отец, бывший в отпуске, отправился в военкомат, и уже на следующий день мы проводили его с военным эшелоном. Мама работала и часто по 2 смены, так как кроме основной работы сами заготавливали в лесу дрова, ездили на уборку овощей, фруктов, зерна, рыли бомбоубежища и окопы. Домой мама возвращалась уставшая, но молодость (а ей не было еще и 30 лет) брала свое. И часто ее подружки собирались по вечерам у нас: пели любимые песни, вязали теплые вещи, готовили посылки на фронт и говорили, говорили о своих любимых солдатах, иногда и плакали. Отчаяния у них не было, была грусть, печаль разлуки и крепкая вера: война быстро закончится нашей победой и все родные и любимые вернутся домой живыми. Так было до тех пор, пока не стали приходить похоронки, пока не стали готовиться к оккупации (закапывали в землю продукты, свои библиотеки и ценные вещи), пока 10 августа 1942 года в город не ворвались немецкие танки. Это было страшно, очень страшно!
Мы с мамой пытались эвакуироваться, но не удалось. Дорога беженцев, шедшая между горой и обрывом, была заполнена машинами, повозками с людьми и скарбом, пешими и отступающими частями нашей армии. Продвигались очень медленно. И вдруг сквозь гарь, визг тормозов, ржанье лошадей, крики людей пронесся чей-то вопль: впереди немецкий десант танкеток. Весь этот страшный поток попятился назад. Крики и вопли людей, ржание лошадей, завывание моторов, скрежет металла – забыть эту картину мне не удалось до сих пор, хотя с тех пор прошло 74 года!
Нам как-то удалось вырваться из этого ада и чудом добраться до дома бабушки (он был в 2 км от леса и гор). Картина, встретившая нас здесь, потрясла еще больше. Во дворе бабушкиного дома (забор был разломан) стояли танки, на которых валялись наши вещи, стоял наш патефон и стопка пластинок. Пьяные, орущие немцы, проиграв пластинки, бросали их в речку (дом на горе, река внизу под обрывом), некоторые немцы в майках и трусах гонялись за бабушкиными курами, откручивали им головы и бросали бабушке, требуя «куру, яйки, сало».
Немцы нас с мамой не увидели, мы просидели в саду в кустах до ночи, пока бабушка не спрятала нас в курином сарайчике. Утром немцы отправились дальше, стало тихо, и мы перешли в дом.
Прошло несколько спокойных дней, и, хотя вдоль реки ходил немецкий патруль, мы с мамой перешли через реку и отправились на свою городскую квартиру.
Немцы заняли наш многоквартирный дом, а нас переселили во флигель. Взрослых заставили обслуживать офицеров, поселившихся в большом доме: стирать, убирать. В городе немцы установили «свой порядок». Начались облавы на коммунистов, евреев. Позже мы узнали, что за городом в балке немцы их расстреливали. На городском рынке, обнеся его колючей проволокой, немцы организовали лагерь для военнопленных. Иногда пленным удавалось передавать какую-нибудь еду. Многих раненых и больных солдат майкопчанам удалось спасти. Немцы отпускали пленных солдат, если за ними приходили родственники, и этим жители города воспользовались. В соседском доме жил врач-еврей, и мы, дети, видели страшную картину, как выволакивали, избивая, семью из дома, разрушали их жилье.
Одна стена нашего дома была каменной и очень высокой. Раньше за этой стеной было НКВД, а немцы разместили там свое гестапо, и эта стена стала расстрельной. Очень часто по ночам были слышны выстрелы, крики и стоны людей. А днем какая-то тихая, даже мирная жизнь. К тому времени закончились все продукты. Все съестные припасы остались у бабушки, закопанными в ямы (прятали от немцев продукты, книги, ценные вещи). Иногда мне удавалось в неглубоком месте перейти, переплыть речку, держа в одной руке что-нибудь съестное (это ребенку в 10 лет). Но пришла осень, а с ней и холод и голод. Пришлось маме с подружками, одевшись в тряпье, перемазав лицо (чтобы закрыть молодость), с тележкой идти на «менку» по аулам и хуторам, чтобы выменять вещи на какие-либо продукты: кукурузу, масло, кусочки бараньего жира, картошку, яблоки.
Как выжили? Не знаю. Наверное, очень хотели жить и верили: наши придут и нас освободят. И они пришли 31 января 1943 года.
Во двор въехало несколько «Студебекеров», и военно-морские пехотинцы наполнили наши души счастьем, а дом смехом, радостью, запахом своих родных людей. Спали на полу «покатом» человек 15, может, и больше. А утром, надарив нам риса, консервов «Улыбка Черчилля» и, главное, красного стрептоцида для меня, громко топоча, смеясь, рыча своими машинами, отправились дальше освобождать Кубань, Ростов.
Но до этого счастливого дня – 31 января – было еще много разных печальных событий и трудных дней, смириться с которыми можно, но забыть нельзя! Полгода немецкой оккупации оставили о себе недобрую память на всю жизнь. Конечно – страх, голод, бомбежки, взрывы, пожары. Но немцы были разные — те, кто вытаскивали евреев из дома, и те, кто за стеной расстреливал наших людей. Но были и другие.
Иногда летом к нашей квартире подходил немецкий офицер — Вальтер, приносил стирать белье, а иногда что-нибудь из съестного. Он долгое время до войны жил в России и знал наш язык. Часто сидел на лавочке, молча, грустный, задумчивый, иногда говорил о русских людях, с которыми работал, о жене и детях. Но никогда не улыбался, и было в нем что-то трагичное и даже отталкивающее. Я очень боялась его. Но однажды он, проходя, сильно пнул лежащего под скамьей моего друга – Дружка, который вскочил и зарычал на немца, тот мгновенно выхватил пистолет и направил его на пса. Я упала на своего друга, закрыв его собой. Мама успела повиснуть на руке Вальтера, и выстрел прошел рядом. Вальтер выругался по-русски и больше никогда не подходил к нашему жилью. Все остались живы. Но я впервые увидела звериное лицо и дикую злобу у человека. Это поселило в душе страх.
А вот к бабушке поселили другого немца. Он был каким-то обыкновенным человеком. Часто уходил на операции и всегда был печален, часто пил свой шнапс и плакал. А однажды сказал на ломаном русском языке, что идет на большую облаву партизан в лес и, если бабушка сможет кого-то спасти, пусть это сделает. Наверное, знал, что иногда к бабушке приходили какие-то люди по ночам, что-то приносили, что-то забирали. Больше в доме у бабушки он не появлялся.
Окна нашего городского жилья выходили во двор музыкальной школы, в котором немцы организовали склад боеприпасов, т.к. здание было большим, старинным, крепким.
Ночью 28 января, когда мы спали, раздался взрыв и крыша нашего дома, завалившись, придавила нас в кровати. Маме удалось выбраться из-под обломков и вытащить меня. Мы, босые, в одних ночнушках, по снегу побежали в бомбоубежище и просидели там до тех пор, пока перестали взрываться во дворе снаряды. Мы выбрались из бомбоубежища и пошли в свой разрушенный дом по снегу, сплошь усыпанному пулями, осколками, стеклом, но ноги ничего не ощущали. Дальше я уже ничего не помнила, так как несколько дней находилась в «горячке». Пришла я в себя в какой-то другой квартире, где и прожила потом до отъезда в институт в Новочеркасск. В эту квартиру к нам и пришли наши дорогие освободители, которые, по-видимому, и спасли меня, оставив маме продукты, лекарства и в том числе чудо-лекаря — знаменитый в то время красный стрептоцид.
Так началась моя война.
Прошло много лет. Я узнала многих знаменитых немецких поэтов, писателей, композиторов. Побывав в Германии, увидев их прекрасную природу, замечательную архитектуру красивых городов, Берлин, Дрезденскую картинную галерею. Узнала многих немцев: невероятно чистоплотных, порядочных людей, их заботливое отношение к детям и старшим. Но, попав в Бухенвальдский концлагерь, услышав печальный звон колокола, вспомнив войну и оккупацию, затем всю жизнь пыталась, да так и не смогла понять и объяснить себе, как такая прекрасная страна, как такие талантливые, замечательные люди смогли стать коричневой чумой, лагерем смерти для миллионов людей разных национальностей и десятков стран. Как? Кто может ответить на этот вопрос? Только немцы! Ответить и задуматься о дне сегодняшнем и грядущем.
Валентина Костюкова.
На архивных фото: немцы в Майкопе в 1942 году; на улицах Майкопа в августе 1942 года; 27 января 1943 г. пограничники батальона 23-го полка вошли в Майкоп и освободили город от оккупантов!