Театральные премьеры
Именно так был сформулирован вопрос, заданный на недавней пресс-конференции главному режиссеру Новочеркасского театра драмы и комедии им. В.Ф. Комиссаржевской Ашоту Восканяну, поставившему к 195-летию Ф.М. Достоевского спектакль «Идиот». «Нет, я скорее Рогожин»,- задумчиво ответил он.
Пожалуй, многие из наших соотечественников, читавших роман, ответили бы так же. Мы живем сегодняшним днем, обуреваемые различными страстями и страстишками, которым не хотим либо не можем дать укорот. Жизни сжигаются ни за грош, люди гибнут за металл, топчут друг друга на пути к сиюминутному успеху, а возлюбить ближнего, как самого себя, мало кому удается. Обременительно это. И потому поднятая в спектакле тема человека, сострадающего другому, милосердного — к другому, как ни странно покажется кому-то, очень современна.
Итак, в театре премьера! Первый большой спектакль в постановке нового главного режиссера. Интересный и даже неожиданный выбор темы. И, как показал премьерный показ, состоявшийся 18 марта, значительный успех. Полнейший аншлаг, аплодисменты публики, только усиливавшиеся по завершении каждой последующей картины, сопереживающая тишина внимающего зала — ни скрипа кресел, ни кашля. Как апофеоз — овация в финале, многочисленные букеты актерам от поклонников их таланта и крики «Браво!» исполнителю главной роли князя Мышкина — Игорю Лебедеву. О такой премьере можно только мечтать.
Поговорим же об этой постановке подробнее.
Что сразу захватывает внимание зрителя, вовлекает в происходящее, сулит опасность или нежит, успокаивает? Конечно, музыка. Музыкальная партитура спектакля продумана и профессионально выстроена постановщиком. Лирическая тема пролога, переходящая в гудок паровоза, сразу дает нам место действия. Первая встреча Рогожина и князя Мышкина, их знакомство, завязка всех последующих событий происходит в вагоне поезда и на вокзале. Режиссер уважает своего зрителя, и потому действие созданного им спектакля сопровождает музыка глубокая, красивая, несущая необходимую смысловую нагрузку. Она не диссонирует с происходящим, напротив, создает нужную атмосферу тревоги или меланхолического покоя. Вот звучат редкие, мелодически еще комфортные звоны. Они точно тайные предвестники чего-то и кажется, что их должен слышать один лишь князь, вступающий под своды мрачного Санкт-Петербурга. Но вот эти звуки учащаются, усиливаются, превращаясь в напряженную, механически упругую, упорядоченную ритмом какофонию. Такого же рода события ожидают Льва Николаевича на вновь обретенной им родине, жесткие, наполненные болью и страстями. А сколь пронзительна грозная музыкальная тема в картине именин Настасьи Филипповны. Она обещает кровавую драму. Грядет шабаш, своего рода бал Сатаны, предупреждает она зрителя, предвосхищая случившееся.
Столь же осмысленно работает в спектакле свет (художник по свету — опытнейшая Ирина Вторникова). Световые лакуны, всполохи, выделяя из тьмы сценического пространства, приближают к нам лица персонажей в трудные и важные мгновения их жизни. Световые серые туманы северной столицы вводят зрителя в некое сонное забытье, позволяя вместе с князем Мышкиным узреть его вещее тайное сновидение. Голубое пространство раннего звонкого утра, заполнившее всю сцену, утра долгожданного свидания Аглаи Епанчиной, утра ее надежд. Это тоже неиссякаемые возможности сценического света. И резкие алые световые пласты в сцене Настасьи Филипповны, где насыщенность красного окрашивает даже черные наряды гостей вечера, словно кровавит их.
Сценография спектакля идет рука об руку с музыкальным и световым оформлением. Мизансцены продуманы, оправданы, увлекают своим разнообразием. Кажется, что актеры, наполнившие их жизнью человеческого духа, органично существуют в пространстве сцены — в уютной ли гостиной генеральши Епанчиной (убедительная работа заслуженной артистки РФ Ирины Шатохиной), в скромном ли доме Гани Иволгина, где пылают нешуточные страсти, на роскошном ли вечере у Настасьи Филипповны.
Приглашенный для работы над спектаклем «Идиот» главный художник Ростовского государственного музыкального театра Степен Зограбян предложил сдержанное, элегантное и стильное художественное решение. Умышленно изжив пестроту разноцветья, художник заставляет цвет и пространство с полной отдачей работать на идею постановки. Неслучайно на пресс-конференции, предваряя премьеру, главный режиссер говорил о светлых и темных полосах жизни. Черного на сцене много. Выигрышно высвеченное яркими лампами, превращенное в шикарные костюмы и атласные и шифоновые платья с кринолинами — дань эпохе XIX века (удивительная работа художника по костюмам Натальи Пальшковой), украшенное сверкающими драгоценностями либо скрывающее скудную бедность, черное превалирует. Лишь изредка, маскируя, его оживляют, словно пытаясь изменить, белые пятна кружевных манжет, воротничков, платочков, девичьих блузок княжон и фартучков горничных. Черные и белые плоские фигуры людей и сфинксов там и сям стоят в пространстве сцены, существуя как бы сами по себе. Но и они здесь неслучайны. Город ли, время или сами люди, изжив в себе все человеческое, превратились в эти мертвые силуэты? Кто они — эти люди — не — люди, люди — сфинксы?
На этом мрачном фоне фигура одетого в белый костюм, сострадающего окружающему миру князя Мышкина выглядит вызывающе лишней, мешает жить привычно. Луч света в темном царстве, белая ворона в стае черных — понимайте, как хотите. Конечно, можно воспринять такую цветовую трактовку художника лобово. Люди подвержены разным порокам: зависти, злобе, корысти, тщеславию — и это наше черное. Но мы и небезнадежны. Есть в наших душах проблески добра, милосердия, любви — и это наше вечное белое. Так что как бы там ни было, но этот спектакль в черно-белых тонах с единственным выплеском алого завораживает и читается публикой правильно.
«А что же актерские работы? — может спросить утомленный подробностями сценографии и музформления читатель. — Когда же о них?». А вот прямо сейчас. Так сказать, на сладкое.
На сцене присутствуют все основные персонажи романа Достоевского, автора столь неординарного, который, добираясь до глубин философии, анализа и самоанализа, исследует буквально с лупой, насколько многогранен и многополярен, а порой просто гадок, скверен, ничтожен человек. Но вдруг рядом появляется человек бесхитростный, милосердный, своего сердца для жалости о других не жалеющий. Окажется ли он необходим обществу, жизнеспособен в нем? Не убьет ли оно его душу? Или, напротив, рядом с ним кто-то еще, словно поймав вирус добра, станет так же маяться душой за други своя? И далее, далее пойдет этот химический и психологический процесс, набирая силу, как хороший спектакль обретает объем и крепость от встречи с доброй понимающей публикой.
Артиста Эдуарда Мурушкина и его сценические работы я отметила с первого же появления на новочеркасской сцене. Образы сыгранных им персонажей запоминались, были достоверны, внушали сочувствие или вызывали на спор зрителя. Жалкий выпивоха, порешивший себя, чтобы на свет появилась новая жизнь (спектакль «Очень простая история»), строгий блюститель закона Сержант («Клинический случай»), жестокосердный Принц Ричард-Львиное сердце («Лев зимой») — завидное художественное разнообразие. Сегодня он играет Парфена Рогожина, разгулявшегося купчика, потерявшего себя от буйной безответной страсти к непотребной, по мнению общества особе, содержанке капиталиста Тоцкого. Прав режиссер, увидевший в труппе именно этого — единственного в своем роде артиста на роль Рогожина. Рогожин-Мурушкин, едва появляясь на сцене, сразу акцентирует внимание зрителя на себя. Искренняя душа его нараспашку. Может потому он и понравился так бесхитростному князю Мышкину, почувствовавшему свою душевную близость с Парфеном, силу и слабость этой души понявшему. Бесшабашность Рогожина, граничащая с отпетостью, когда лети все в тар-тарары, лишь бы по его исполнилось, захватывает. С каким неистовством Мурушкин—Парфен торгует Настасью Филипповну, с каким болезненным азартом добивается своего. А как опасно безмолвен стоит он, когда в предфинальной сцене идет объяснение Аглаи и Настасьи Филипповны, их спор за сердце последнего из князей Мышкиных — с кем тот будет, кому из них достанется. Парфен Рогожин волею режиссера здесь безмолвен, но свой внутренний монолог актер произносит застывшим в бешенстве взглядом, тяжелой неподвижностью фигуры. Душа его кричит навзрыд. Тогда и поворот, и уход его в конце читается, как удар ножа. Здесь было принято то страшное решение, свершения которого мы не увидим в финале. Лишь страшный своей оборванностью смешок убийцы дает нам понять, сколь близок персонаж Мурушкина к темной пропасти безумия.
Аглая Епанчина в исполнении Елены Тоцкой девушка очень непростая. Умна, горда, легко может позволить себе колкость в адрес матушки—генеральши. Княжна Аглая ценит себя высоко, другим же спуску не дает, судит их без жалости. Любит ли она князя Льва Николаевича, когда так рьяно борется за него с презираемой ею содержанкой Барашковой, или только думает, что любит? Мне показалось, что мятущаяся Аглая, прекрасная и высокомерная, пока любить не умеет. Проигрыш ее предопределен. Ей предстоит испить горький напиток разочарования. И может быть, может быть, повторю, только тогда, после страданий, она научится любить. Роль, безусловно, выигрышная. Елена Тоцкая в ней, без сомнения, хороша.
Роль Настасьи Филипповны — это классика русской сцены. Какая актриса не мечтает о ней? Сколько юных претенденток в артистки на конкурсах в театральные вузы в меру своих способностей и подготовки тужатся, разрывая страсти в клочья и терзая терпеливый слух приемных комиссий чтением сцены из романа о сжигании рогожинских денег? В нашем театре счастливый билет вытянула Наталья Лебедева. Ее увидел в этой знаковой роли режиссер. Зритель может соглашаться с этим видением или нет, у каждого оно, конечно, свое. Плюс к тому довлеют кинообразы. Какой должна быть страдалица-содержанка Барашкова — такой ли, как пылкая красавица, невероятная Юлия Борисова в художественном фильме Ивана Пырьева, такой ли, как холодная гордячка Лидия Вележева в одноименном телесериале Владимира Бортко? Наталья Лебедева новочеркасскому зрителю известна давно как творчески состоявшаяся единица. Актриса, готовая к эксперименту. Достоверно проживающая роль на сцене. Чтобы справиться с неоднозначным характером своей героини, врасти в ее жизнь, как в сценический костюм (которые, кстати, сидят на Наталье отменно), Лебедевой понадобились немалые физические, душевные и профессиональные актерские затраты. В интерпретации актрисы зрителю предстоит увидеть страстную натуру Настасьи Филипповны, этот ее надрыв, выплеск оскорбленного женского естества. Лебедева выкладывается на сцене полностью. Могла, наверное, знаменитая героиня Достоевского быть и такой — маленькой с виду, хрупкой внешне и даже совсем не столь красавицей, как Аглая Епанчина, но с сердцем, надорванным от боли и позора. Скрывающей боль и муку за маской гордости. «Это гордое, очень гордое лицо…», — говорит пораженный ее портретом князь Лев Николаевич. И тут же добавляет: «Ах, если бы она была добра. Все было бы спасено». А вот добра ли Настасья Филипповна в исполнении Н. Лебедевой — решать зрителю.
Лев Николаевич Мышкин — главный персонаж романа и спектакля. Последний из рода князей Мышкиных, полуизлечившийся от томившей его с детства душевной болезни молодой человек. «Идиот» — прозвище ему в устах любого обывателя. Это же убийственное наименование вынес в заглавие своего романа Достоевский, припечатав им главного героя точно каторжника клеймом на лбу, обрекая тем его на участь изгоя общества. Но, конечно, смысл сего произведения в целом, и названия в частности, куда как глубже.
«Око «Идиота» с афиш и программок спектакля (дизайн художника С. Зограбяна) смотрит на нас безотрывно. Слеза его кристальна и горька. Триединство автора, героя и постановщика очевидно в борьбе за наши загрубевшие в страстях и равнодушии сердца.
На сцене Игорь Лебедев — князь Мышкин во плоти. Худенький, словно бескостный, кажущийся будто ниже ростом в своем белом костюмчике. Непривычная для актера, каким мы его знаем по другим ролям, статичность пластики лишь более выпукло выделяет его особость среди прочих персонажей спектакля. В этой среде он — инородное тело. Его искренность смешна им, его нелживость среди лгущих нелепа и кажется им особой изощренной формой лжи, его жалость к ним ими непрощаема, она раздражает и мешает жить.
Игорь Лебедев — удивительный князь Мышкин. Он совершенно неожидан в этой роли. Такого Лебедева, поверьте, вы еще не видели. Эти его слабые, беспомощные руки, чуть согнутые в локтях, почти на протяжении всего спектакля прижатые к туловищу — верно найденное приспособление помогает актеру в создании образа кроткого князя. Но он и силен своей слабостью, своей кротостью. И эти неуверенные, но такие точные, наполненные смыслом жесты, как в сцене с ножом Рогожина. Я наблюдала игру Лебедева на сдаче, а затем на премьерном спектакле, и мне казалось сначала, что его мощная органика не хочет сродниться с вынужденной статикой, сковывающей актера. Загнанный внутрь темперамент вот-вот вырвется наружу. Но даже голос Лебедева изменился для роли князя, став неуверенно-тихим, болезненно-слабым. Лишь пару раз поймала я на слух подлинную лебедевскую интонацию, когда оскорбленный несправедливыми словами и пощечиной Гани Иволгина (интересная работа Степена Демакова) князь делает обидчику кроткий на первый взгляд упрек. О, как будет жечь того эта тихая отповедь.
Помогает И. Лебедеву в создании внешнего образа Мышкина точно продуманный грим и светленький, какой-то словно недорасчесанный паричок и светлая маленькая бородка, просто какая-то жалкая поросль, мягкая даже на вид — все это дополняет образ «исусика», как в народе с легкой небрежинкой называют обычно юродивых и иже с ними. Но, несмотря на кажущуюся слабость и мягкотелость главного героя, в спектакле именно два энергетических поля, два цветовых сгустка — белое и черное, две силы, одна из которых — стержневая основа постановки, персонаж И. Лебедева. Его герой говорит в начале спектакля генералу Иволгину (кстати, отличная работа заслуженного артиста РФ Александра Коняхина): «Я в людях очень хороших нуждаюсь». Это и к нам, его далеким потомкам очень даже относится. Князь Мышкин сострадает от всего своего милосердного сердца, не учит, не проповедует Божью любовь. Просто любит, прощает обижающих его, не судит преступивших законы морали и нравственности, а жалеет их, сочувствует их боли, страданиям их сострадает. Хотя и он — человек небезгрешный. «Я иногда недобр бываю», — говорит о себе без всякой рисовки князь генеральше Епанчиной.
Как ни странно это звучит, но князь Мышкин и доныне жив. Он среди нас. Есть в каждом из нас. Стоит только захотеть найти. Откроем же свои сердца для князя Мышкина. Не идиота, в тривиальном понимании этого слова. Но — человека со-страдающего. Возродим его в себе. На это и рассчитан спектакль, поставленный в Новочеркасском казачьем театре.
Лариса Лиховидова
член Союза журналистов России.
Фото автора.
