Стихи... просто стихи.

[Домовая]

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, НПИ!

На камнях, потемневших дочерна,
В наслоенной годами пыли
Кто-то вывел размашистым почерком:
«Я люблю тебя, НПИ!»
Может, это мальчишка взъерошенный,
Только-только со школьной скамьи,
Пораженный, счастливый, восторженный,
Стал студентом твоим, НПИ.
Может, эта – косички да бантики,
Да полнеба в огромных глазах,
Наконец, одолев математику,
Расписалась на серых камнях...
Может, после защиты «дипломного»
Кто-то долго стоял здесь один,
Было счастье, как Крытый, огромное,
И немного щемило в груди...
Может, это мужчина седеющий
Вспомнил лучшие годы свои
И, как хрупкую-хрупкую девочку,
Гладил камни твои, НПИ...
На камнях, потемневших дочерна,
В наслоенной годами пыли
Кто-то вывел размашистым почерком:
«Я люблю тебя, НПИ!»...

Владимир ШВАРЦ

[sunrise]

где то увидел. очень.

Он шел по улице и тихо плакал.
Облезлый, одноухий, с больною лапой.
Повисший хвост, несчастные глаза,
А в них жемчужинкой дрожит слеза.

Его никто вокруг не замечал,
А если и заметил, то ворчал,
А мог еще и палкой замахнуться.
Он убегал, когда мог увернуться.

Он с грустью думал:"Я такой урод.
Ну кто такого жить к себе возьмет".
Так шел он, шел по краешку дороги.
И вдруг перед собой увидел ноги.

Огромные такие две ноги,
Обутые в большие сапоги.
В смертельном страхе он закрыл глаза,
А человек нагнулся и сказал:

"Красавец-то, какой!
А ухо! Взгляд! Пойдешь со мной?
Я буду очень рад.
Принцессу и дворец не обещаю,
А молочком с сосиской угощаю".

Нагнулся, протянул к нему ладошку.
Он первый раз держал в ладошках кошку.
Взглянул на небо, думал, дождь закапал.
А это кот в руках от счастья плакал.

[Natish]

Вот же котик.....

[Stervoza]

Господи, мне б только книгу и плед пушистый;
не фейерверков, но согревающего огня.
Господи, дай же мне просто жизни –
перитонитов без, осложнений на всю меня.
Чтоб наконец-то проснуться утром – и сразу
петь, ставить чайник, смеяться и говорить.
Жизни, в которой – не капоэйра, но Камасутра,
ночная лампа, свечение изнутри.

Господи, мне бы добрых, смешных историй, –
только начни, я сама бы продолжила их на днях.
Господи, ты же мудрый; что тебе стоит – ну
уведи ты его, убери его от меня.
Я не ропщу, мне не просто больно – обидно: что
же он снова режет меня без ножа?
Жадный визирь из мультфильма вопит
«Довольно!» - пусть всё обратится в камень;
не жаль, не жаль.

Господи, отучи меня презирать или ненавидеть,
научи с простой человечьей радостью быть на «ты».
Господи, дай мне разума, чтобы видеть, когда
моё время сеять, когда – пожинать плоды.
Дай мне, босс, поважнее дело, чем мысли о том,
как бы славно бы мы вдвоём...
Дай мне сил закрыть все эти гнилые темы,
забыть у друзей все феньки, напоминающие о нём.

Господи, у Тебя в строю не поставь нас близко,
рядом нас, говорю, не ставь, чтоб подать рукой.
Боже мой Боже, не будь садистом, я не покоя
прошу – пусть везде мне после него покой.
Не столкни нас ни на Лубянке и ни на Сретне,
не приведи нас Господи вместе в какой-нибудь тёмный двор, -

Дай мне сил, чтобы эта строчка была последней
из всех, написанных про него.

© Copyright: Ракель Напрочь

когда солнце листву из зеленого стёрло в медь,
и ладья твоя сбила с доски моего офицера,
ты сказала, что хочешь детей от меня иметь,
чтобы были у них глаза не черны, а серы.
что надеяться мне можно лишь на тебя одну,
что мы чем-то похожи и так одиноки оба.
ты сказала, что знаешь – все кончится моргом, ну,
или камерой, где отбывают свой срок до гроба.
ты туда принесешь мне напильники в пироге,
поцелуешь все шрамы мои и мои наколки.
и ты тащишь меня танцевать, а в моей ноге
уже несколько лет продолжают ржаветь осколки.
и ты пляшешь одна на холодном стальном ноже,
ты меняешь прически, любовников и наряды.
ты желаешь, чтоб я был счастлив, но мне уже
ничего, кроме выпивки, собственно, и не надо,
и в багажнике шмайсер соседствует с ППШ,
и на свете меня держит только святая сила.

мы не будем вдвоем. я подумал – зачем мешать
мой ирландский вискарь с мексиканской твоей текилой?

© Copyright: Саша Кладбисче, 2009

и когда тебе кажется: "вот же, вот же,
это он, и нету его дороже,
ах-спасибо-за-этот-подарок-Боже,
разделю с ним насущный свой хлеб и ложе,
мы закончимся свадьбой и домом за рубежом" -
убедись, что ему кажется это тоже,
а не то закончится через жо.

и когда ты уже не рисуешь стрелок
на глазах, не рвешь, будто тузик грелок,
пристающих к нему нетраханных озверелок,
не катаешь истерик, не бьешь тарелок,
забываешь приклеивать в речь "сю-сю",
в выходные кормишь по паркам белок -
то его, как книгу,
прочла ты всю.

Стэф
07.01.13

все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда нерезкие.
самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда невеские.
самое честное слышишь на кухне ночью,
ведь если о чувствах - не по телефону,
а если уж плакать, так выть по-волчьи,
чтоб тоскливым эхом на полрайона.
любимые песни - все хриплым голосом,
все стихи любимые - неизвестные.
все наглые люди всегда ничтожества,
а все близкие люди всегда не местные.
все важные встречи всегда случайные.
самые верные подданные - предатели,
весёлые клоуны - все печальные,
а упрямые скептики - все мечтатели.
если дом уютный - не замок точно,
а квартирка старенькая в Одессе.
если с кем связаться - навеки, прочно.
пусть сейчас не так всё, но ты надейся.
да, сейчас иначе, но верь: мы сбудемся,
если уж менять, так всю жизнь по-новому.
то, что самое важное, не забудется,
а гениальные мысли всегда бредовые.
кто ненужных вычеркнул, те свободные,
нужно отпускать, с кем вы слишком разные.
ведь, если настроение не новогоднее,
значит, точно не с теми празднуешь.

Ок Мельникова

Литературный язык
доведет до Киева,
а так же до состояния
«вместе
мы».

Как было там
про Господа
у Сергеева?
«Все, что я взял у Тебя,
я взял у Тебя
взаймы?»

Да. Это правда
якутскими бриллиантами
в оправе кольца православного
улеглась.

Господи,
обвенчай в Новый Год
гирляндами
меня и мужчину,
которым я увлеклась.

Дай поцелуев с ним,
объятий с ним,
разговоров с ним.
Чтоб на стихи хватило
до ста-
рос-
ти.

После – как пожелаешь.
Расставь нас порознь и
если я недостойная,
то –
прости..

Стефания Данилова

Здравствуй, ясная морозная суббота.
Выходной как выдох с запахом портвейна.
Все начнется черным чаем с бергамотом,
Завершится остывающим глинтвейном.

Мне теперь неважно куришь или бросил,
Высыпаешься ли, застегнул ли ворот.
У чужих чего-то личного не просят,
А из общего с тобою - только город.

"Истеричка" - не мое предназначенье.
Мне не жаль своей отвергнутой заботы.
Ты, конечно же, имел свое значенье -
Оградил меня от худшего кого-то.

Сочинять тебе прощанье - слишком длинно.
Не пойму чем ты меня и тронул даже,
Потому что пишут первыми мужчины,
И "коня" и "в избу" - тоже дело ваше.

Вот и все. Не надо больше сообщений.
[От глинтвейна дух гвоздики и корицы.]
Даже не за что тебе просить прощенья.
Мне теперь не страшно бросить. И влюбиться.

(с) Марина Вошкарина

это прошлое, вряд ли нам следует помнить о прошлом.
это ушлое дошлое зряшное бывшее (верь мне)
обнаглевшее счастье мое в варианте киношном
об которое билась то камнем то каплей то просто как дура

мне легко говорить я теперь совершенно другая
я взираю на все с туповатой ленивой ухмылкой.
ты еще покричи порыдай: о моя дорогая!
я услышу тебя не глухая но лучше не надо.

я к тебе не приду ни под вечер ни тайно ни в белом
из фамильного склепа а может быть прямо с вокзала
потому что мой друг я тебя игнорирую в целом
слишком долго мой друг я тебя по частям забывала.

что ж, желаю тебе ни добра ни покоя ни воли
ни сумы ни тюрьмы ни пристанища и ни причала
ах, какую любовь мы бездарно с тобой запороли
и не дай нам господь начинать эту песню сначала.

(с) Наталья Воронцова-Юрьева

посидели в машине - и по домам. как сценарий бездарный тупого фильма.
так абсента хочется двести грамм, чтоб к тебе не хотелось настолько сильно.
без сомнений, ты мастер кунг-фу любви, убиваешь взглядом высоковольтным.
меня кто-то невидимый благословил, покрестил три раза и дал свой кольт мне.
я беру твой корабль на абордаж. только вслушайся в это разноголосье:
это мой дрессированный карандаш твоей бывшей жене промывает кости.
я теряю то совесть, то ум, то стыд, то тебя я теряю... какого беса
кто-то слишком неумный спалил мосты, о которых наутро напишет пресса?
а про нас пока что не говорят. только так, вполшёпота, без согласных.
мы застыли на кончике октября/атаманской шашки/ножа/соблазна.
пусть при всех со мной ты - хороший друг, и не больше. это в законе жанра.
только после бессовестных твоих рук загораюсь, что хоть вызывай пожарных.
я хочу тебя... только вот твой шантаж неожиданно так переходит грани.
я беру твой корабль на абордаж, потому что в любви не бывает правил.

Лена Блядик, 2011

нас облизал противный ноябрь.
чёлки теперь по-особому мокрые.
я уже двадцать два дня не твоя, и
мы засыпаем за разными окнами.
давимся на ночь мечтами прогорклыми.
счастья - ни капли. как и вина.
зря мы запомнили имена
тех, кто родиться от нас не посмеет.
я запускаю бумажного змея
в небо оттенка песцовой шкурки.
раньше, когда оно было синЕе,
солнце светило настолько сильнее,
что мы играли с тобою в жмурки,
даже не спрятав глаза за шарф...
пью с монитором на брудершафт.
наша зима никогда не наступит.
нас размололо в осенней ступе
в однообразную смесь эмоций,
водки, оргазмов и слёз моих.
то, что я стану бессмертной - миф.
ты поживи тогда за двоих,
чтобы мне было, чем там гордиться.
поезд в декабрь в 12:30.
ждут забелённые города.
мне бы увидеть твои ресницы -
и до свидания.
навсегда.

Лена Блядик

[petrovna]

I
сентябрь - шафрановый закат -
китайский рис на тонком блюдце...
вновь осыпаются и бьются
сухие дни о циферблат...
густой оранжевый отлив
у края неба... горечь специй
в вине сливовом... ветер дверцей
играет простенький мотив...
в бокале - лёд. на сердце - снег.
в окне - поблёкшие афиши
'Cirque du Soleil', цветные крыши...
шафран и осень - на столе.

II
время ржавеет, хной золотит виски,
модный октябрь - в ярком твиде, букле, маренго...
утром туман густой - не видать ни зги,
вечером - воздух кристальный, обыкновенно.
кофе не согревает и не бодрит,
выдохнешь пар - на окне электрички змейка
вьётся кругами... лунный александрит
прячет за пазухой туча - глядит злодейкой.
падает небо под ноги - кувырок,
и распласталась лужами, эквилибристка,
дождь закосил безбожно, озяб, продрог,
выпал в крещендо под пальцами пианиста.
по акведуку холод несёт вода,
мост накренился - прогнили подпорки радуг,
время течёт из прошлого в никуда,
против теченья, со скоростью листопада.

...А может, я придумала тебя

...А может, я придумала тебя:
Шёл мягкий снег безветренно, неслышно...
Охотный ряд укутал мехом крыши,
Столичный воздух был зимою пьян.
И отрешённо день катился вниз,
Вдоль Театральной. К окнам Метрополя
Снежинки липли. Таял на ладонях
Февральский вечер, тих и серебрист.

Москва оделась в сказочный наряд,
Включала фонари, бросала тени,
И соль с песком стелила на ступени
Большого. Я почувствовала взгляд:
Он был не узнаваем, но знаком...
Летел за мною в шапке-невидимке,
Коснулся губ... И в чёрно-белом снимке
Застыла скользко ночь под каблуком.

Замедлила вращение земля,
Притихли, сбившись в парочки, трамваи.
Я оглянулась... Прошлое сжигая,
Ты в сотый раз выдумывал меня.

НЕМОТА

Женщина молчит о чём-то личном,
у неё ангина и ринит,
у неё айпод болит на птичьем,
на безличном нокия саднит.

Рассказала всё, о чём хотела,
из любви к искусству, не со зла
общие слова пустила в дело,
частные по миру разнесла.

Лес междоусобных междометий,
поле идеальных идиом,
сколько букв взошло на этом свете,
сколько запятых на свете том!

Как пройти сквозь заросли крапивы
и страницы не обжечь, скажи,
как не зацепить плакучей ивы,
пролетая полем спелой лжи?

Как на скоростном автопилоте,
в ветреных витая облаках,
удержать на тонком переплёте
крыльев разлинованных размах?
Елена Максина

[Грешница]

Есть музыка, чей вздох нежнее упадает,
Чем лепестки отцветших роз,
Нежнее, чем роса, когда она блистает,
Роняя слезы на утес;
Нежней, чем падает на землю свет зарницы,
Когда за морем спит гроза,
Нежней, чем падают усталые ресницы
На утомленные глаза;
Есть музыка, чей вздох - как сладкая дремота,
Что сходит с неба в тихий час,
Есть мшистая постель, где крепко спит забота
И где никто не будит нас;
Там дышит гладь реки в согретом полумраке,
Цветы баюкает волна,
И с выступов глядя, к земле склонились маки
В объятьях нежащего сна.
(с) А. Теннисон, «Вкушающие лотос»





Здравствуй, Бог. Я его не видела сотню с чем-то тягучих дней.
Я успела сменить загар на белёсую кожу.
Как он, Господи? (Ты же выше, Тебе видней),
К тому же, я обещала больше его не тревожить.
Пока я здесь из первых рядов, как инвалид,
Наслаждаюсь неведеньем, словно изящными танцовщицами,
Спросит ли кто-то, что у него болит?
Будет ли кто-то дышать ему между ключицами?
В то время, как я убеждаю себя, что вот-вот воскресну
И доверяюсь судьбе, как повозке пьяного ямщика,
Падает ли кто-нибудь, словно в бездну,
В шероховатость на его небритых щеках?
Если вы Там решите грешок на него повесить,
(Мало ли, может план по поимке не выполнен в сроки)
Вспомни, что он подарил мне лето две тысячи десять.
Сними с него все повинности и оброки.
Отведи от его столицы снега и метели.
Ты же знаешь, он не из тех, кому всё на блюдце.
Господи, главное - это чтобы его жалели,
А уж полюбить охочие наберутся.
(с)Марьяна Высоцкая


А ты спи-усни, мое сердце, давай-ка, иди ровнее, прохожих не окликай. Не толкай меня что есть силы, не отвлекай, ты давай к хорошему привыкай. И если что-то в тебе жило, а теперь вот ноет – оно пускай; где теперь маленький мальчик Мук, как там маленький мальчик Кай – то уже совсем не твои дела.

Ай как раньше да все алмазы слетали с губ, ты все делало скок-поскок; а теперь язык стал неповоротлив, тяжел и скуп, словно состоит из железных скоб. И на месте сердца узи видит полый куб, и кромешную тишину слышит стетоскоп. Мук теперь падишах, Каю девочка первенца родила.

Мы-то раньше тонули, плавились в этом хмеле, росли любовными сомелье; всё могли, всем кругом прекословить смели, так хорошо хохотать умели, что было слышно за двадцать лье; певчие дети, все закадычные пустомели, мели-емели, в густом загаре, в одном белье –
И засели в гнилье, и зеваем – аж шире рта.

И никто не узнает, как все это шкворчит и вьется внутри, ужом на сковороде. Рвется указательным по витрине, да зубочисткой по барной стойке, неважно, вилами по воде; рассыпается кориандром, пшеничным, тминным зерном в ворде, -

Мук, как водится, весь в труде, Кай давно не верит подобной белиберде.
У тебя в электрокардиограмме одна сплошная,
Да, разделительная черта.
(с) Вера Полозкова

Добавлено спустя 59 минут 29 секунд:
кажется, мы выросли, мама, но не прекращаем длиться.
время сглаживает движения, но заостряет лица.
больше мы не порох и мёд, мы брусчатка, дерево и корица.

у красивых детей, что ты знала, мама, - новые красивые дети.
мы их любим фотографировать в нужном свете.
жизнь умнее живущего, вот что ясно по истечении первой трети.

всё, чего я боялся в детстве, теперь нелепее толстяков с укулеле.
даже признаки будущего распада закономерны, на самом деле.
очень страшно не умереть молодым, мама, но как видишь, мы это преодолели.

я один себе джеки чан теперь и один себе санта-клаус.
всё мое занятие - структурировать мрак и хаос.
всё, чему я учусь, мама - мастерство поддержанья пауз.

я не нулевая отметка больше, не дерзкий птенчик, не молодая завязь.
молодая завязь глядит на меня, раззявясь.
у простых, как положено, я вызываю ненависть, сложных - зависть.

что касается женщин, мама, здесь всё от триера до кар-вая:
всякий раз, когда в дом ко мне заявляется броская, деловая, передовая,
мы рыдаем в обнимку голыми, содрогаясь и подвывая.

что до счастья, мама, - оно результат воздействия седатива или токсина.
для меня это чувство, с которым едешь в ночном такси на
пересечение сорок второй с десятой, от кабаташа и до таксима.
редко где еще твоя смертность и заменяемость обнажают себя так сильно.

иногда я кажусь себе полководцем в ссылке, иногда сорным семенем среди злака.
в мире правящей лицевой всё, что занимает меня - изнанка.
барабанщики бытия крутят палочки в воздухе надо мной, ожидая чьего-то знака.

нет, любовь твоя не могла бы спасти меня от чего-либо - не спасла ведь.
на мою долю выпало столько тонн красоты, что должно было так расплавить.
но теперь я сяду к тебе пустой и весь век ее стану славить.

(с)Вера Полозкова

[petrovna]

и март - не март

а я совсем...совсем не влюблена
и март - не март и не влечет на крышу
в душе моей хозяйствует зима
и от погоды полностью завишу

от носика до самого хвоста
полоской каждой ощущаю холод
а мне бы теплого мохнатого кота
совместно с крыш поглядывать на город...

а мне б с любимым с ночи до утра
а мне бы оттепель в моём кошачьем сердце
но песни мурзиков - мне кажется муррра
им словно что-то прищемили дверцей

капризна, говоришь? ну может быть
и аппетит не тот и в доме мыши
я стала чаще на проблемы ныть
и мебель драть из вредности раз лишний

ах! не понять души кошачьей вам!
ведь даже мне, хотя смотрю с изнанки
накапай что ли в блюдечко бальзам
легчает мне лишь только с валерьянки

мне ли

мне ли жалких обид бояться?
смелость с генами от дедов.

мне ли ползать и пресмыкаться?
я вольна от чужих оков.

мне ли ждать тебя? не обещано.
так к чему же глядеть в окно?

мне ли быть нелюбимой женщиной?
ведь любима я всё равно.

мне ли думать чем жив, как выглядишь?
ты не муж мне и не отец.

опасаться, что с сердца выкинешь?
так выкидывай наконец.

мне ли ласку дарить? не ласковый,
не нуждаешься - не дарю.

мне ли маску менять за маскою,
если душу я отдаю?

понимаешь, со мной не выгорит.
вне игры. вне закона я.

только свет до конца не вытрави.
об одном лишь прошу тебя.
Эва Писсбэбисалессиз

[Stervoza]

Так мы младенцами на руках у бабушек возлежим,
а потом орем: "Ваш постельный режим
надоел мне до озверелых коликов!"
И идем в тусу приятелей-алкоголиков
на заброшенные этажи.

Так мы руку в руке у матери держим, выводим "А",
узнаем, что ученье - свет, неученье - тьма,
а потом на нее орем: "Ты испортила мне все детство!
От учебы этой дурацкой куда мне деться?"
Сходим с рельс
и с ума.

Так мы ходим в церковь, слушаем о Христе
и о Деве Марии, нарисованных на холсте,
а потом теряем девственность с кем-то на спор,
и ее не восстановишь, как загранпаспорт,
плюс ребеночек
на хвосте.

Так мы в курилке прогуливаем ОБЖ,
а потом, когда оказываемся в жэ,
например, в горящем чаду квартиры,
мы теряем напрочь ориентиры
и прячемся в гараже.

Так мы клянемся в вечной по гроб любви,
а когда она подхватывает ОРВИ,
мы идем целоваться в ночные клубы,
перемазав помадой губы,
веря - это у нас
в крови.

Так мы спим, обнимая нежно своих зазноб,
и целуем их в чистый высокий лоб,
а потом демонстративно пишем в статус -
мол, я сегодня ночью с другой останусь,
да, мудак я
и остолоп.

Так мы в отрочестве просим купить котят,
даже если родители этого не хотят,
и котята утром нас в школу будят,
мы отрезаем им хвост - посмотреть, что будет,
домашний кинотеатр.

Так мы пробуем легкие котики в первый раз
у соседа на хате, и искры летят из глаз,
а потом в наши глаза-бойницы
смотрит мама, папа, врач из больницы,
и это десятый класс.

Так мы проходим мимо того, которого бьют,
потому что нас ждет вконтакте, диван, уют,
после видим фото лучшего друга по прессе желтой,
того, кто ни разу тебе не сказал "Пошел ты"
или "Мать твою".

Так мы уходим гордо, как Тамерлан,
потому что она залетела и более не мила,
мы идем кого посвежее трахать,
а потом наполняемся жидким страхом,
узнав, что она умерла.

Так мы маму целуем в детстве каждую ночь,
а потом вырастаем без желания ей помочь,
или бьем ногами в старости за болезни,
до крови, чей вкус становится все железней,
и уходим прочь.

Так мы про Бога гадости говорим,
а потом орем: "Пожалуйста, отвори!"
разбивая костяшки о двери Рая,
если мы в агонии умираем,
ни на грош не ведая,
что творим.

Стефания Данилова

[ВАВИЛЕН]

На "Культуре" услышала выступление Анастасии Орловой. Трогательно
Здравствуй

Здравствуй, милый малышок!
На головушке пушок,
Глазки-бусинки,
Сам малюсенький!

Яблочки-пятки

Крошечные ножки,
Пальчики-горошки,
Крепки да сладки
Яблочки-пятки!

Гули


Гули, гули, где вы спите?
Гули, гули, к нам летите!
Мы вам семечек дадим.
Прилетите?
— Прилетим!

Грязная история

Сапоги люблю носить -
В них удобно грязь месить.
Тянет грязь сапог с ноги –
Тоже любит сапоги!

Щекотка

Рассмешить кота хочу –
Я кота защекочу!
Кот раскинул лапы кротко –
Не берёт кота щеКОТка!

Надеваю колготки

Я свою родную ногу
Отправляю в путь-дорогу.
А туннель длиннющий – жуть! –
Вправо-влево не свернуть.
Темноты я не боюсь,
Да и ты, нога, не трусь!

Один день из жизни мальчишкиной варежки

Весь день на морозе рука меня грела,
И я укрывала её,
как умела.
Потом подружилась с хорошей перчаткой,
За пальчик её подержала украдкой.
Я крепко пожала четыре руки.
Я трогала снег!
Я играла в снежки!
А как снегоходом я лихо рулила!
Хоть снегом залипла и чуть не простыла,
Хорош был денёк!
Обниму батарею,
Все старые ниточки за ночь прогрею.
На вязаном сердце тепло и легко,
И, кажется, так до весны далеко!

Ленивый пластилин

Трудно мнётся,
Туго гнётся,
Он лепиться не даётся!
Вот вам и нелепица –
Пластилин не лепится!
То ли мальчик нерадивый,
То ли пластилин ленивый…

Первый шаг

Встала Настенька со стула
И сама вперед шагнула!
Утомилась и присела:
Первый шаг –
Большое дело!

[Тень_Тени]

апельсин
Мария Коллерт
одиноко на ветке висит апельсин
ему скучно и грустно-висит он один
а вокруг, как назло больше нет
апельсинов,
только мрачная даль, только тины
трясина
и на мысли наводит унылый пейзаж
на тяжелые мысли о черности саж
о холодности льда и зеленой тоске
и о фрукте, висящем на хрупком сучке
он здесь самый оранжевый, круглый,
красивый
потому что вокруг больше нет
апельсинов.
в этом мире убогом ни с чем не сравнить
его ровную корку,
он мог бы прослыть
образцом апельсиновой яркости щек,
идеальности форм и отсутствием ног,
если б ветры шальные с плантаций
далеких,
на своих парусах безразмерно широких
принесли апельсиновых круглых семян
и оставили, бросив в колючий бурьян
то вокруг апельсина до самых небес
вырос миру назло апельсиновый лес
и тогда он бы не был бы самым
красивым
но он был бы счастливейшим из
апельсинов
он нашел бы тогда миллионы друзей
и был счастлив бы много оранжевых дней.
а сейчас одиночество холод и страх
что на ветке навечно истлеет он в прах
и останется лишь полотно паутины
и не станет оранжевого апельсина
© Copyright: Мария Коллерт , 2011

Добавлено спустя 26 минут 56 секунд:
Френсису несколько лет за двадцать, он
симпатичен и вечно пьян. Любит с
иголочки одеваться, жаждет уехать за
океан. Френсис не знает ни в чем
границы: девочки, покер и алкоголь…
Френсис оказывается в больнице:
недомоганье, одышка, боль.
Доктор оценивает цвет кожи, меряет
пульс на запястье руки, слушает легкие,
сердце тоже, смотрит на ногти и на белки.
Доктор вздыхает: «Какая жалость!».
Френсису ясно, он не дурак, в общем,
недолго ему осталось – там то ли
сифилис, то ли рак.
Месяца три, может, пять – не боле. Если
на море – возможно, шесть. Скоро
придется ему от боли что-нибудь
вкалывать или есть. Френсис кивает,
берет бумажку с мелко расписанною
бедой. Доктор за дверью вздыхает тяжко
– жаль пациента, такой молодой!
Вот и начало житейской драме. Лишь
заплатив за визит врачу, Френсис с
улыбкой приходит к маме: «Мама, я мир
увидать хочу. Лоск городской надоел мне
слишком, мне бы в Камбоджу, Вьетнам,
Непал… Мам, ты же помнишь, еще
мальчишкой о путешествиях я мечтал».
Мама седая, вздохнув украдкой, смотрит
на Френсиса сквозь лорнет: «Милый,
конечно же, все в порядке, ну, поезжай,
почему бы нет! Я ежедневно молиться
буду, Френсис, сынок ненаглядный мой, не
забывай мне писать оттуда, и
возвращайся скорей домой».
Дав обещание старой маме письма писать
много-много лет, Френсис берет саквояж
с вещами и на корабль берет билет.
Матушка пусть не узнает горя, думает
Френсис, на борт взойдя.
Время уходит. Корабль в море, над
головой пелена дождя.
За океаном – навеки лето. Чтоб избежать
суеты мирской, Френсис себе дом снимает
где-то, где шум прибоя и бриз морской.
Вот, вытирая виски от влаги, сев на
веранде за стол-бюро, он достает чистый
лист бумаги, также чернильницу и перо.
Приступы боли скрутили снова. Ночью,
видать, не заснет совсем. «Матушка,
здравствуй. Жива? Здорова? Я как обычно
– доволен всем».
Ночью от боли и впрямь не спится.
Френсис, накинув халат, встает, снова
пьет воду – и пишет письма, пишет на
множество лет вперед. Про путешествия,
горы, страны, встречи, разлуки и города,
вкус молока, аромат шафрана… Просто и
весело. Как всегда.
Матушка, письма читая, плачет, слезы по
белым текут листам: «Френсис, родной,
мой любимый мальчик, как хорошо, что
ты счастлив там». Он от инъекций давно
зависим, адская боль – покидать постель.
Но ежедневно – по десять писем, десять
историй на пять недель. Почерк неровный
– от боли жуткой: «Мама, прости, нас
трясет в пути!». Письма заканчивать нужно
шуткой; «я здесь женился опять почти»!
На берегу океана волны ловят с текущий с
небес муссон. Френсису больше не будет
больно, Френсис глядит свой последний
сон, в саван укутан, обряжен в робу…
Пахнет сандал за его спиной. Местный
священник читает гробу тихо напутствие в
мир иной.
Смуглый слуга-азиат по средам, также по
пятницам в два часа носит на почту
конверты с бредом, сотни рассказов от
мертвеца. А через год – никуда не деться,
старость не радость, как говорят, мать
умерла – прихватило сердце.
Годы идут. Много лет подряд письма
плывут из-за океана, словно надежда еще
жива.
В сумке несет почтальон исправно
от никого никому слова.
© Kladbische, 09-10 гг.

[sunrise]

боян?
не могу пройти мимо





http://dvs-rus.livejournal.com/195805.html
а вы все - фотографы-любители.... эх...

[Мэри]

Ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас...
(с) Вера Полозкова

[Stervoza]

Так что давай, не выдумывай мне болезни, хватит с меня и этой дыры внутри.
Лезвием, леской, лаской – все бесполезно. Не залатаешь, вот хоть себе не ври.

«Мне с тобой страшно, Господи, как же страшно, что ты со мною сделаешь через год,
Вдруг тобой будут пахнуть мои рубашки? Вдруг это никогда потом не пройдет?»

Так собирай чемоданы, пакуй девайсы и уходи, хотя остаешься весь.
Если получится, лучше не оставайся. В этом нет смысла \давай расскажи, в чем есть\.

Что ни налью в стакан, через час там виски. Слушай, нам тесно в пределах одной Москвы.
Так что давай, уебывай по-английски, из моей жизни, постели и головы. (с)

[Stervoza]

я выбираю тишину, покой и сон в разгаре лета,
я выбираю дом пустой и независимость от Вас -
но что хотелось подчеркнуть: спасибо гордости за это!
и Вам спасибо за любовь, не нужную на этот раз.

я выбираю головой, умом, глазами и рассудком.
(увы, но сердцу моему пора немного отдохнуть),
но что хотелось подчеркнуть: спасибо бесконечным суткам,
когда я не могла дышать и просто не могла уснуть!

я выбираю города, чужие мне! чужие лица!
в которых (к счастью моему) я Вас не встречу никогда!
но что хотелось подчеркнуть: спасибо, милая Столица,
за то, что поселила Вас в меня на многие года!

я выбираю глупый смех и одиночество средь прочих,
я выбираю вместо Вас - других, не милых для души!
но, что хотелось подчеркнуть: спасибо Вам за то что ночью,
отбросив к черту здравый смысл, мне просто некуда спешить!

и пусть останутся во мне для Вас вопросы без ответов,
и пусть секунда в тишине сегодня превратится в час.
но что хотелось подчеркнуть: спасибо глупости за это!
и Вам спасибо за любовь, не нужную на этот раз!
(с)

[Ейка]

Завтра в детском саду выпускной........

Будущему первокласснику

Мой милый малыш, мой сыночек родной,
Сегодня подросшим вернёшься домой.
Ты много мечтал, что станешь большой,
И мы будем с папой гордиться тобой.

И вот он настал, этот радостный миг,
Моргнуть не успели, как он нас настиг.
Ты слышишь, за окнами птицы поют,
Прибой шелестит и деревья цветут?

Всё это тебе, мой родной, всё вокруг,
Весь мир и улыбки друзей и подруг!
Не будем грустить, хоть и жалко немного,
Что в "Солнышко" больше не наша дорога,

Что дом этот больше не будет нас ждать,
В песочнице будут другие играть.
В сердечке своём ты любовь сохрани
И в гости с друзьями сюда приходи.

Запомни всех тех, кто любил здесь тебя,
Ты в "Солнышке" понял, что значит "друзья",
Ты встретил заботу, тепло и уют,
Здесь добрые люди и сказки живут!

Смелее вперёд, завтра - новая жизнь!
Возьми мою руку и крепче держись!